Началось все с появления в Сети жутких фотографий зверски убитых щенков. Рядом с трупиками бедных животных улыбались девушки. Страшную картину дополняли окровавленный фартук, клещи и молоток.
Им по 17 лет. Животных они брали по объявлениям «Отдам в добрые руки» и уносили в место, которое называли комнатой смерти. Никто из сокурсников и родных девушек не догадывался об их страшном увлечении. Сейчас интернет-пользователи подписывают петицию с требованием наказать живодерок как можно строже.
О том, что происходит в головах детей, которые мучают животных, что делает человека садистом и есть ли повод беспокоиться, если ребенок отрывает крылья у бабочки, мы побеседовали с новосибирским психоаналитиком, доктором психологических наук Алексеем Мариным.
Игры в больницу и уколы гусеницам
— Ребенок, таскающий за хвост кошку, никого не удивит. В детстве у многих появляется опыт жестокости по отношению к животным. Почему кому-то удается вырасти из этого, а кто-то продолжает исследовать границы мира, вторгаясь в пространство чужих тел с помощью клещей или молотка?
— Бытует представление, что первое, чему учится ребенок, — это его собственные ощущения. Пример: ребенок делает уколы гусеницам только потому, что уколы делали ему. Как это было? Блеск металла, запах медикаментов, чужая странная женщина в белом колпаке и лицом, спрятанным за маской, которая непонятно чего хочет и сейчас в присутствии мамы что-то будет с ним делать… По сути, это сакральная обстановка. Ребенок упирается, а ему говорят: «Мы тебя сейчас будем мучить, но ты потерпи. Будет не больно». Когда так говорят, мы уже точно знаем, что сейчас будет больно. По сути, маленький садист просто хочет взять управление этой ситуацией в свои руки, поменяться местами с мучителем.
Интериоризация (впитывание в себя) воображаемого чужого удовольствия («Наверное, ему хорошо оттого, что мне больно») вкупе с идентификацией с мучителем («Чтобы не страдать, надо стать как она») и развитой склонностью к фантазированию становится одним из спусковых механизмов развития садистической перверзии (патологические отклонения).
Вернемся к хабаровскому инциденту. Девушки мучили именно детенышей животных, которых брали из приюта. Можно предположить (поскольку точный диагноз может поставить только психотерапевт, который работал с пациентом), что это часть их фантазий об отношениях с матерью. Отец в этом плане выступает только как внешняя инстанция, как тот, кто ограничивает мать в ее отношениях с ребенком. Это тот третий участник эдипова механизма, который постоянно останавливает мать в ее стремлении безудержно наслаждаться своим ребенком.
Ведь что такое ребенок для женщины? Это ее объект: она его носит на руках, не дает ему шагу ступить самостоятельно, наряжает в какие-то несуразные наряды, чтобы он казался милым, требует, чтобы соответствовал каким-то ее представлениям, и жутко обижается, когда он отказывается. Совсем не обязательно, чтобы мать ребенка била. Российские женщины очень часто используют насилие психологическое («пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что»). И если рядом нет мужчины, который перенаправит часть этой полиморфно перверзной энергии в нормальные отношения (или мужчина есть, но он не в состоянии справиться со своей отцовской функцией), то может оказаться, что все бремя такой патологической ситуации ляжет на ребенка. И он может найти выход в тайном доступе к запретному наслаждению.
Злой дух и темные силы
— Есть способы как-то по-другому из этого выйти? Все-таки случаи такого откровенного садизма, как этот, редки.
— Здесь уж как повезет. Ребенок может найти социально приемлемый способ канализировать свою агрессию. Кто-то в школе садизмом занимается, дразнит детей, не похожих на других, а в дальнейшем может в профессии эту наклонность реализовать — патологоанатомом работать или стать военным.
Девочкам из Хабаровска не удалось найти такой социально приемлемый способ. Их фантазия пошла по другому пути. Не сомневаюсь, что там был какой-то ритуал, определенная последовательность действий. Их «комната смерти» — это способ создать пространство сакрального, выдать собственные сексуальные смыслы за смыслы священные.
— Для чего нужны все эти сложности с ритуалом?
— Ритуализация позволяет как бы отказаться от собственного желания, поскольку оно не одобрено социумом. То есть не я этого хочу, просто так положено. Именно поэтому одна из участниц скандала стала отнекиваться от содеянного, заявив, что только делала фотографии.
Другая сторона привязанности садиста к ритуалу — желание всячески оттянуть самый сладостный миг пика наслаждения. Практика садистических перверзий вообще не предусматривает физиологической сексуальной разрядки, предлагая вместо нее, скорее, фантазийную.
«Приколотить их самих к стене!»
— Покоробила реакция общественности. Событие шокирующее, но комментарии пугают ничуть не меньше. Многие желают видеть этих девочек распятыми рядом с теми животными, которых они замучили…
— Внимательные родители и педагоги знают о неизбежности прохождения ребенком садистической стадии, когда он начинает как бы пробовать мир на прочность, демонстративно нарушая этические и формальные запреты. Эта стадия вытесняется, но не проходит бесследно.
Так что можно сказать, требование мести за садизм имеет один- единственный путь — дать разрешение своему внутреннему садисту мстить за это. Это такой крик: почему им можно, а нам нет? Садистские наклонности изначально есть у всех, но когда ребенок вырастает до понимания, что у другого человека по отношению к нему могут быть такие же желания, он учится отдавать собственные желания в обмен на социальность. То есть мы все когда-то отказались от желания садизма в обмен на возможность иметь отношения с другими. Это и есть тот символический закон, который дает ребенку отец либо, если отца нет, фигура, его замещающая. В данной роли может быть даже портрет политического вождя на стене, если мать его признает в этом качестве (в качестве отца народов, например).
Но когда кто-то открыто не подчиняется этому закону, обыватель бывает очень встревожен. Появляются «странные» вопросы: а что такого они в этом нашли? Возможно, они имеют какой-то тайный выход к пространству наслаждения, ведь они явно этим наслаждаются? И их надо наказать.
— Да, удачное прикрытие. Но наказание садиста просто приводится в исполнение…
— Я своим студентам обычно привожу пример с Зоей Космодемьянской. Мы помним, что это героическая партизанка, которая замучена нацистами во время Великой Отечественной войны при проведении диверсии в селе Петрищево. Казнь Зои снимал немецкий фотограф. Потом советские военные нашли эти фотографии, которые были очень шокирующими. Мертвая девушка на снегу с обнаженной грудью, с петлей на шее. Снимки были опубликованы в газете «Правда» № 263. Автор статьи П. Лидов писал: «Боец и офицер! Сохрани эти снимки. Быть может, тебе придется встретиться с палачами. А не встретишь этих — убей других, все фашистские изверги достойны кары. Убей их столько, сколько ты их насчитаешь вокруг этой виселицы. Убей их десять раз столько — во имя нашей Зои, во имя счастья на земле».
Это был совершенно гениальный пропагандистский ход со стороны политуправления РККА, потому что таким образом был задействован естественный садизм любого человека. Публикацией этих эросадистических фотографий солдатам как бы делегировали право делать с этими нелюдями все то же самое, что они сделали с нашей Зоей. Садизм начинает обратное движение.
Поэтому, когда звучат призывы приколотить этих девушек, распять, это всегда можно продолжить словами «раздеть… изнасиловать… изрезать…». И тогда будет счастье. Кому счастье? Тому, кто к этому призывает, кто неосознанно считывает чужое запретное наслаждение и рассчитывает (опять же бессознательно) получить к нему доступ.
Опубликовано в газете «Советская Сибирь» №43 от 26 октября 2016 года
